Володимерова Лариса Вадимовна родилась в Ленинграде, в 1982 году закончила филологический факультет Ленинградского Госуниверситета (португальское отделение). Работала инженером, переводчицей, портье в гостинице для иностранцев, руководителем ЛИТО (в том числе, в детских домах и женской тюрьме) и т.д. В конце 80-х ей было отказано в приеме в Союз Писателей Ленинграда, после чего была принята в Международный ПЕН-Клуб (Нью-Йорк), а затем в СП Израиля и Нидерландов. В 1992 г. после окончания курсов для преподавателей иврита и полутора лет ожидания ей удалось выехать на жительство в Израиль. В настоящее время Лариса Володимерова является автором шести опубликованных книг (стихи, поэмы, повести, романы, пьесы), в том числе романов "Твой пункт приписки" и "Иерусалимский PLAYBOY

В Иерусалиме вела ЛИТО на русском и на иврите, работала на радио и в газетах, в 1995 году вышло "Избранное" - стихи, драмы, поэмы. Подготовила ряд альманахов, открыла Институт литературы, журналистики и драмы, поскольку для этого были все основания. Идея трудоустройства наших звезд, - то, чем обязано заниматься государство, завлекающее эмигрантов и бросающее на произвол судьбы. Сейчас, на расстоянии, мне все это видно отчетливо. Особенно пострадали старики и тот слой молодежи, который планомерно вымирает из-за наркотиков, поскольку родители не могут отвлекаться на воспитание подростков из-за работы. В Институте мы провели два семестра (потом я уехала); читали лекции и вели мастер-классы такие величины, как Валентин Никулин, Григорий Канович, Анатолий Алексин, Александр Бовин (тогда - посол). Невозможно всех перечислить, но всем - низкий поклон. Студентов было порядка четырехсот, занятия шли в двух городах и еще в двух все было для этого подготовлено. Студенты вносили минимальную плату - преподаватели ее получали за лекции и семинары. Дотаций у нас не было, схема проста и надежна. Как Вы понимаете, Олег, в Израиле никогда не поощрялись русские язык и искусство, такой институт не мог обрадовать Кнессет. С нами боролись, замалчивали, но пользу мы принесли. Летом 1997 мы с представителями Петербургской Академии наук и ряда Вузов подготовили проект открытия в Амстердаме такого же Института. Только совсем недавно пришел официальный отказ с формулировкой - "Королевство Нидерланды в русском институте не нуждается". О.Н. Королевство Нидерланды действительно не нуждается в русском институте? Л.В. Хотя Королевству как раз необходимо повысить уровень образования, начиная со школьного, оно запоздало опасается мафии и нашествия эмигрантов. 80% амстердамцев - приезжие, это вылилось в замалчиваемую национальную трагедию - криминал, невольно поощрявшийся псевдо-гуманными социалистами-демократами, подогреваемый боязнью неофашизма. О.Н. Оправдались ли Ваши надежды за рубежом? Л.В. У меня надежда была только одна - уехать. И я здесь счастлива, тем более благодаря насыщенному общению через интернет, где тоже открыла Литинститут, беру "звездные" интервью, завалена интереснейшей почтой. Для меня существенно не утратить живой язык, стремительно изменяющийся. Архипелаг русской литературы бескраен и очень богат, причем я предпочитаю эмигрантскую литературу и тех же читателей, близких по духу и живущих моими проблемами, преодолевших барьер.

О.Н. Может быть нам всем стоит перебираться на Запад, если Запад не торопится к нам? Л.В. Запад не поспешит, а постарается оградить себя. Лучшее (духовность, академизм, таланты) мы давно уже принесли, вслед за этим едва не затопив мир своими невежеством и агрессивностью. Россия всегда будет самой собой - взаимодополняющее сочетание садизма и мазохизма, насилия и подспудной тяги его испытать. У народа то правительство, которого он достоин (а значит, желает), и соответствующий образ жизни. О.Н. Занимаетесь ли Вы благотворительностью? Л.В. Да, мы пытались поставлять гуманитарную помощь в Россию, но ни одна фирма теперь не хочет слышать об этой стране, все изменилось. Спонсоры устали от таможенных взяток и воровства. Кроме того, дарители платят здесь за наивность баснословные налоги. Это грустная тема, но нельзя помочь тому, кто плюет в колодец.

О.Н. Человек часто склонен неадекватно оценивать себя в этом мире: графоманы считают себя поэтами, настоящие поэты избегают высокопарных определений; чем для Вас являются точные определения? Л.В. Точными определениями я не владею, но доверяю интуиции и полностью полагаюсь на внутренний голос, который меня не обманывал. У пишущего не должно быть иначе, я не вижу личных заслуг того или иного автора, мы работаем передатчиками и наша задача - слышать верней. Для этого нужно, во-первых, расслабиться, а во-вторых, сконцентрироваться. Все просто. О.Н. Вам нужно признание в России? Или эмигранты - единственные ваши читатели? Их заботы интересны Вам, Вы - им. Замкнутый круг. Л.В. Почему же замкнутый, если русский литературный архипелаг объединяет миллионы читателей?! Нет, слава мне не нужна. Точнее, ее хватает. О.Н. А приемлема ли для Вас ситуация, когда некий читатель, узнав, кто такая Лариса Володимерова, начнет читать ваши книги? Л.В. Вероятно, этому способствует интервью. Я не продаю книги в России, не вижу сегодня смысла. Когда-то продавала по сто штук в час по рублю возле Дома книги, а эмигрантский читатель и так меня знает, здесь и книга идет по 15 долларов, и аудитория мне близка. Читателей мне всегда хватало, так что не думаю, что время глубокой и трудной литературы в мире совсем миновало. О.Н. Что сейчас полезно делать для развития литературы в Сети? Вот, например, Макс Фрай со своими популяризаторскими обзорами полезен? Л.В. Я не воспринимаю масс-культуру, бог миловал. Поэтому не читаю ни Фрая и ни Пелевина. Замечательно, если они отвлекают кого-то, как мыльные оперы, от смысла жизни и прочих тревог. Я пишу сложную прозу и не самые легкие стихи, но не могу по-другому, даже если хотела бы. Многое из написанного мне самой чуждо, но переделать - значит покривить душой: именно так я слышу. О.Н. Интересно, это кому комплимент: Фраю или Пелевину? Но подождите, при чем тут масс-культура? Я хотел спросить, как Сеть может помочь литературе? И что Вы называете "серьезной литературой". Л.В. И Сорокин, и Пелевин - это не живопись, а фотография. Чаще всего не художественная, документальная съемка. Я обращаюсь к ее возможностям, только когда обновляю свои паспорта. Литература для меня - это язык, богатый, сочный и мудрый. Что могут дать мне Маринина и работающий на нее коллектив?.. Простите за сравние, моя жизнь - детектив такой крутизны, что я учусь напрямую. Сеть расширяет рамки, если вырваться из трехмерности, соединять искусства, мешать времена и страны. Самой мне это в полной мере не охватить, не успеть, но будущее получает иные возможности. О.Н. Разве можно учится на детективе? Что-то не верится, что единичная экстремальная ситуация может повториться вновь, если, конечно, специально не создавать для нее условий. Л.В. Любая ситуация в моей книжке экстремальна, я слежу, как выпутывается из нее герой. Это совпало с жизнью. Наивно считать, что Запад скучает, - у каждого своя жизнь, но выбор богатый.

О.Н. А как у Вас распределяется "рабочий день"? Л.В. Мы не работаем. Здесь за 6, максимум за 10 лет, человек старается обеспечить себя до пенсии. Потом на ренту живут, так что работающий немолодой человек - это нонсенс, сразу понятно, что он или эмигрант, или неудачник, не смог распланировать и устроиться. Профессура иногда желает трудиться, частные врачи-практики (чаще всего плохие). На бизнес смотрят, как на ведение войны, выиграешь - или погибнешь. Материальный базис нужен прежде всего для самоуважения, а потому любой ребенок на опыте знает, что такое кредитная карта, у многих свой детский счет... Но это - Европа, а в Штатах, в Канаде все вкалывают. Неделя отпуска, 12 дней по болезни максимум, дальше - как хочешь, выкручиваешься только сам. Это большое счастье - ни от кого не зависеть, полагаться на себя самого, с себя и спрашивать. Предполагает сильный характер, как результат самовоспитания...

  О.Н. То есть, как я понимаю, Вы обеспечили себя на всю оставшуюся жизнь и теперь занимаетесь делами для души? А замужество Ваше было случайным или естественно-запланированным?