Нам 5 лет

   0x01 graphic
 Пять лет сетературы
интервью
Евгения Горного журналу "Нетоскоп"
28 февраля 2002 г.

НАС ПОЗДРАВЛЯЮТ:

  

  -- Вадим Гущин: Удельная Весность Слова

  -- Неистовое Поздравление Альма Патера
и Индоевропейского Диктанта

Уважаемые дамы и господа, дорогие коллеги, милые друзья!

   Сегодня исполняется 5 лет "Сетевой словесности". Срок не малый, учитывая, что Интернету, как мы его знаем, лет не многим больше. Много возникло за это время сайтов и много сгинуло без следа. "Словесность" же выжила, не растворилась в пустоте Сети - не имея при этом ни финансовой базы, ни корпоративной крыши. На чем же держится этот проект, что дает ему жизнь, что привлекает к нему все новых и новых людей? Ответ кажется очевидным. Дело даже не столько в (постулируемом) литературоцентризме русского Интернета, сколько, как кажется, в удачно найденной оптике, позволяющей свести разрозненные лучи личной силы в фокус общего дела.

  

Фактология

   За 5 лет в "Сетевой словесности" опубликовано около тысячи произведений более трехсот авторов. Количество публикаций растет из года в год. Так, в 2000 году было опубликовано 250 произведений 126 авторов, в 2001 - 301 произведение 140 авторов. Следует учитывать, что под произведением понимается единичная публикация, которая может представлять собою роман, состоящий из многих глав, сборник рассказов или книгу стихов.

   Среди представленных жанров - поэзия, большая и малая проза, драматургия, переводы, очерки и эссе, литературоведческие статьи, а также различные эксперименты в области гипертекстовой и мультимедийной литературы. Кроме того, "Словесность" завоевала широкую известность как центр теоретического осмысления проблем сетевой литературы, чему посвящен раздел "Теория сетературы".

   Наконец, мы поддерживаем несколько специальных проектов, среди которых - такие уже ставшие классикой сетературы проекты, как "Сад расходящихся хокку" и "Чужие слова".

   Многие наши авторы стали лауреатами различных литературных конкурсов. Для значительного количества авторов "Словесность" явилась трамплином к выходу в "большую литературу"; за онлайновыми публикациями последовали печатные - как в России, так и за рубежом.

   Посещаемость сервера составляет в среднем 600 хостов день.

  

Начало

   "Словесность" (именно таково было первоначальное название, "сетевая" добавилась позже) была открыта 3 марта 1997 года как литературный раздел Zhurnal.ru. Мне уже приходилось говорить, что произошло это спонтанно, когда накопилось критическое количество художественных текстов, с которыми было непонятно, что делать, поскольку такой формат в ZR изначально не был предусмотрен. ZR тогда бурно развивался вглубь и вширь; и было интересно пробовать делать все, поскольку в русской Сети того времени вообще мало чего еще было, и что бы ты ни начинал делать, ты почти наверняка делал впервые. Появление "Словесности", таким образом, было, во-первых, не реализацией заранее придуманного плана, а скорее следованием естественному ходу вещей. С другой стороны, это был эксперимент в ряду многих других и, как, показало время, эксперимент удачный (в отличие от многих других).

   Среди первых публикаций в "Словесности" назовем "Занавешенные картинки" Олега Постнова (на самом деле, они были опубликованы еще в декабре 1996 года в составе третьего (новогоднего) выпуска ZR и были перенесены в литературный раздел постфактум); "Дурацкие стишки" и "Не новый завет от САМ" Александра Малюкова (3 марта 1997); "Дюжина осколков" Алексея (Лехи) Андреева (24 марта), стихотворения Александра Левина (30 сентября), Шермана (31 октября) и Сап-са-де (история не сохранила точную дату); эссе И. Лапшина о романе С. Лукьяненко "Лабиринт отражений" (19 сентября) и психоделическое произведение смешанного жанра "Дедушка Мухомор и мальчик Бананан" Александра Верникова с предисловием Вячеслава Курицына (13 ноября); а в преддверии нового, 1998 года - избранные главы из "Созвездия Пи" Хуана Мануель де Прады в переводе Анны Школьник.

   3 августа 1997 было опубликовано первое произведение, посвященное феномену сетературы - Cetera Алексея Андреева, анонсированное как "Попытка анализа состояния русской сетевой литературы и путей ее дальнейшего развития". За первой ласточкой последовали другие. 29 ноября 1997 года открылась Дискуссия о сетературе, которая длилась около года и в ходе которой было сказано практически все, что только можно сказать о сетевой литературе.

   Исходно никакой внутренней рубрикации в "Словесности" не было, тексты просто ставились один за другим. В какой-то момент (в какой именно - уже не вспомнить) было введено распределение по жанрам. Развитие в целом носило органический характер: новые опции добавлялись по ходу дела, когда в них возникала нужда.

  

Идеология

   Концепция "Словесности" долгое время оставалась имплицитной, не выраженной в строгих формулировках и нумерованных параграфах. Текст "О проекте" был написан мной лишь в начале 1999 году, когда "Словесность" переезжала на новый сервер и вообще по всякому реформировалась. В целом эта концепция наследовала общему духу Журнала.ру, который в ходе одного из симпозиумов на Калашном емко выразил Дима Ицкович: "Всюду жизнь". Другими словами, в центр ставилась спонтанная креативность, свободная взаимодействие индивидов, следующих внутренним творческим импульсам, и в процессе обмена творческими энергиями порождающих нечто, что не могло быть порождено никем по отдельности.

   Очевидно, что свободное самовыражение, понятое как цель и средство, совершенно не совмещается с социальным или идеологическим заказом (манипуляция), коммерческим расчетом (бизнес), борьбой за власть и место в иерархии (статус). В этом смысле "Словесность", как и другие сходные по духу проекты, есть игнорирование принципов, доминирующих в современном обществе, росток новой цивилизации и нового сознания.

   Это проявляется в отрицании товарно-денежных отношений (публикация для авторов бесплатна, доступ свободен для всех); отрицании копирайта как средства закабаления авторов издателем ("Словесность" получает право только на электронную публикацию, все прочие права остаются за автором, в частности, право издавать свой текст где угодно и как угодно); отрицания иерархий (мы не рассаживаем авторов по чинам; публикуем молодых и зрелых, маститых и начинающих, на равных основаниях).

  

Редакция

   Роль редакции при таких раскладах состоит не в том, чтобы "руководить", "задавать линию" и "направлять процесс", а в том, чтобы, во-первых, не мешать, а во-вторых, по мере сил, создавать благоприятные условия для жизни творческой среды и адекватно реагировать на ход ее естественного развития.

   То есть, принцип редакторской работы, как я его понимаю в данном случае - laisser fair, laisser aller. Или, иначе: "Пусть все идет, как идет".

   "Словесность" и меня лично часто критиковали за "невыдержанность линии", за эстетическую и идеологическую эклектику. Меня упрекали в том, что я публикую "слабые" или "непонятные" тексты и советовали проводить отбор более жестко. На это я отвечал и могу ответить сейчас: я не считаю себя пупом земли, не считаю, что мир вертится вокруг меня и должен соответствовать моим представлениям о нем. Напротив, я убежден, что опыты, идеи и вкусы, отличающиеся от моих собственных, имеют полное право на существование. Более того, именно они мне более всего интересны.

   Другой аргумент состоит в том, что имея дело с текучей реальностью, с тем, что происходит здесь и сейчас, мы не имеем необходимого зазора, который позволил бы нам адекватно оценить вещи нам предстоящие. Всякое суждение выносится на основе прошлого опыта, но настоящее, даже если оно исходит из прошлого, всегда устремлено в будущее. Ergo, у нас нет мерки, которая будет соразмерна измеряемому. Применительно к литературному процессу это означает, что оценивание должно производиться не до, а после. Соответственно, отсеву должны подвергаться произведения явно слабые и вторичные, или омерзительные с эстетической (а значит, и этической) точки зрения. Все прочие заслуживают того, чтобы дать им шанс.

   Это отнюдь не означает торжества демократии. Отбор текстов производится редакцией на субъективных основаниях и отчитываться в своем выборе она ни перед кем не обязана.

  

Благодарности

   - Дмитрию Ицковичу, без которого не было бы ни Журнала.ру, ни, соответственно, Сетевой словесности

   - Роме Воронежскому, который сделал первоначальный логотип и дизайн "Словесности" и Максу Егорову, который сделал дизайн, который имеется сейчас

   - Глебу Олеговичу Павловскому, за финансовую поддержку проекта в течение последних лет

   - Русскому журналу, за предоставление хостинга

   - членам редколлегии, которые работают с авторами и текстами

   - Георгию Жердеву, который держит на своих плечах всю эту махину

   - нашим авторам и читателям, без которых тоже ничего не было бы

РЕАНИМАЦИЯ СЛОВА

"Бог умер", - сказал Ницше. Словесно похоронив Бога, Ницше не убил высший разум - он умертвил сакральное содержание слова, того самого Слова с большой буквы, заложенного в начало всего.

   Ницше, выдающийся филолог своего времени, уподобился человеку, в руки которого попало бесценное жемчужное ожерелье, и этот человек, признавая, что жемчужины безупречно соединены в единую нить, все же недоволен тем, что он может лишь перебирать в руках перлы наподобие четок, но не может расставить их сообразно своей воле. Выход только один - разорвать нить, и вот уже нить порвана, человек в аффекте смешивает перлы руками, выстраивает из них диковинные узоры и захватывающие дух конструкции, посыпает ими голову и купается в них. Но в тот самый момент, когда человека охватывает эйфория от осознания своего фантастического богатства и невероятного превосходства, он вдруг замечает, что перед ним уже не бисер, а некие подозрительные зерна, годные в худшем случае на корм свиньям, а в лучшем - на то, чтобы посеять цветы зла. Человек в ужасе пытается соединить эти зерна в одну нить в надежде на то, что они опять превратятся в перлы, но - увы! Процесс превращения необратим, и отчаяние, постигшее человека при мысли об этом, доводит его до безумия. Кто может превзойти в горьком безумии профессора филологии, убившего Слово?

   Со смертью первородного Слова и все остальные слова лишились своего высшего смысла, своей магической силы: заклинания превратились в набор бессмысленных фраз, клятвы - в пустопорожние обещания, молитвы - в нескромные требования, мудрые афоризмы - в плоские шутки. Конец Слова стал концом философии и литературы. Последний гениальный роман, "Братья Карамазовы", был написан незадолго до крушения Словесности (1880 год), последний гениальный поэт, Рембо, закончил свое творчество в конце 1870-х годов. Сам профессор филологии, положивший Слово на алтарь своей славы, стал последним гениальным философом. Все, что было создано выдающегося в литературе и философии после Ницше - либо бессмысленные эскапады, либо "нуар" (чернуха), либо нижепоясные страдания. Не случайно самым великим произведением XX века по общему признанию оказался "Улисс", красивая, но мертвенно-холодная мозаика, сложенная из осколков разбитого олимпийского пантеона. Подобно этому, наиболее удачная философская сентенция XX века - Хайдеггеровское "ничто". Слова, за которыми ничто больше не стоит, лучше всего подходят для создания образа пустоты.

   Спасти Слово было одновременно и до смешного легко, и неимоверно трудно. Легко - теоретически: достаточно сказать одну фразу, опровергающую заявление о смерти бога. Тяжело - практически: очень страшно оказаться всеобщим посмешищем в стиле благородного до безумства идальго. На такой отчаянный поступок был бы способен только человек, не уступающий по своей безоглядной дерзости самому Пророку Сверхчеловека, без ложной скромности заявлявшему, что был и Буддой, и Дионисом, и Александром, и Цезарем, и Бэконом-Шекспиром, и Вольтером, и Наполеоном. Писатели и философы XX века пошли другим путем - они попытались вернуть Слову его изначальную силу через его материализацию в миллионных тиражах. Произнести или написать слово стало уже недостаточно, для его потенциализации оно должно быть опубликовано и растиражировано, произнесено с высокой трибуны и высечено в граните. Вместо магии заклинаний - эффект печатного слова, возвышающий ложь до пропаганды, навязчивые уговоры - до рекламного слогана, добровольную сдачу в рабство - до торжественного обязательства. Слово стало ни много ни мало всеобщим эквивалентом богатства: что есть деньги, как ни казенные слова, растиражированные на шуршащих цветных бумажках? С виду слово стало всесильным, но по сути оно превратилось в ничто без своего собственного отражения. Слово, сказанное в пустоту, ничего из пустоты не рождает, и каждый, кто хочет сохранить произносенное Слово, вынужден тот час же воплотить его в материальный суррогат: превратить в чернильные линии, оттиски печатных матриц или электронные импульсы. Неоформленное слово стало потерянным словом.

   Сегодня, 4 февраля 2002 года в 12 часов 52 минуты, я, Алексрома, который был Буддой и Соломоном, Спинозой и Вольтером, Кантом и Гегелем, Ницше и Вагнером, Лениным и Гитлером, матерью Терезой и принцессой Дианой, возрождая магию слова, объявляю: БОГ ЖИВ.

Перечитывая свои сетературные манифесты пятилетней давности, я конечно признаю, что был романтиком. Хотя уже тогда - и вот уникальная особенность сетевой литературы! - было ясно, что меня никто не сможет обвинить в излишнем оптимизме по очень простой причине: я всегда писал о том, что делаю сам или что видел сам, и везде ставил ссылки на конкретные примеры.

   Другое дело, что многие из этих единичных экспериментов так и не стали популярными жанрами. Но и это тоже предсказывалось в тех манифестах: требуется достаточно тонкий ум, чтобы гармонично сочетать древние эстетики с современными технологиями, и достаточно тонкий вкус, чтобы ценить такие игры.

   А мы за последние годы имели скорее обратный процесс: наиболее продвинутые люди пришли в Рунет в середине девяностых, и с тех пор их число не особенно увеличилось - зато навалилось множество чайников со своим мусором. Чайники и окучивающие их коммерсанты в конце концов и определили массовые жанры сетевой литературы. Гипертексты свелись к веб-обзорам, да и те как-то вымерли, сменившись банальными дневниками "Живого Журнала" в стиле "Как я провел это". Эпистолярный жанр нашел развитие только в спаме и пресс-релизах, однако совсем не то развитие, которое можно было бы всерьез назвать "литературой". Людей, которые вышли бы из сетевой литературы в бумажную, очень немного. Зато бумажные литераторы массово приперлись в Интернет и принесли сюда - нет, не литературу, им жалко отдавать ее в Сеть! - они принесли сюда лишь свои кухонные разборки.

   Все это довольно грустно, хотя и общеизвестно - процент творческих людей в культуре всегда невелик. Всплески креатива, связанные с появлением новых технологий, быстро возвращаются "в норму" - до следующей революции. В Рунете такой период грядет, но нескоро: молодое поколение слишком "запарено" коммерческими технологиями, оно просто не успевает разобраться в уже построенных коридорах, по которым его упорно толкают к еще более тупым потребительским моделям, всяким там "телефонам с Интернетом". Ну какая может быть литература в телефоне? Разве что подростковые записочки.

   Я надеюсь, новый интерес к сетературе проснется где-то в 2005-м, когда появится "электронная бумага" - то есть легкие и гибкие дисплеи, по качеству изображения не уступающие полиграфии. Вот тогда опять пойдет мода на литературный контент, и может даже случится крах нынешней книгоиздательской системы. Но, опять же, до России эта революция дойдет с большим трудом и в очень извращенном виде. Стоит напомнить хотя бы, что все проекты Print-On-Demand-издательств в Рунете вымерли, потому что все равно у нас нету гибкой системы интернет-платежей, да и число пользователей Интернета в России - всего три процента, как в какой-нибудь Бразилии.

   С другой стороны, меня вот недавно в очередной раз издали за рубежом именно по системе Print-On-Demand, на этот раз в Японии (haiku.ru/frog/engl.htm). И когда я доделаю гипертекстовый календарь "Русские хайку" (haiku.ru/calendar), то наверняка найдутся желающие издать его. А киберпанковские романы Мэри Шелли, даже не будучи изданы на бумаге, получили множество отличных рецензий в самых разных журналах, от пожилого "Нового мира" до тинейджерского "Хакера" (www.fuga.ru/shelley/pautina/pautina.htm). Не говоря уже о том, что сам я уже который год кормлюсь именно электронными публикациями.

   То есть, если говорить о моем персональном восприятии перспектив сетевой литературы - у меня с этим все в порядке и даже лучше, чем раньше. Поэтому весь вышеизложенный пессимизм по поводу "общего состояния" вовсе не значит, что сетературой заниматься невозможно или не нужно. В конце концов, компьютеры в нашей стране тоже не делают - но наши программисты все равно среди лучших. А значит - и можно, и нужно. Просто не нужно ждать, что это станет популярным жанром национальной литературы. И кстати, возможно, это даже хорошо. Иначе у нас просто появилась бы "новая макулатура" - только цифровая. И искусством в ней не пахло бы вовсе, как не пахнет в Марининой.

Основной причиной, по которой я попал (летом 1999 года) в редакторы отдела переводов "Словесности" оказалось, как это ни странно, возмущение. Я наткнулся в "Словесности" на чрезвычайно слабый перевод (как водится, из Шекспира) и пожаловался на это Евгению Горному. Заодно я ему предложил, что, коли так, давай я сам буду отсматривать присылаемые переводы. На что Горный сразу согласился.

   Должен признать, что неожиданным ни мое предложение, ни его согласие не было: я только что окончил семинар художественного перевода Литературного института, причем моим мастером был (и остается по сю пору) один из лучших русских поэтических переводчиков - Евгений Солонович.

   В качестве редактора я сразу взял два простых правила. Первое - поэтические переводы публиковать только с параллельным текстом на языке оригинала, о каком бы языке ни шла речь. Не так давно мы вывесили стихи Горация и Сапфо - тоже с оригиналами. Это не оригинальничанье, а насущная необходимость: ведь у нас не просто библиотека, а лаборатория и дискуссионная среда.

   Второе - готовя публикации, я прошу гг. переводчиков, помимо сведений о себе самом, объяснить - почему они взялись именно за этого автора, а не за другого? Чем он им и всем нам сейчас близок или хотя бы любопытен? Кроме того, в ходе ознакомления с присылаемыми работами, у меня, как правило, возникают собственные соображения на этот счет, которыми, в нарочито заостренно форме, предваряю публикации.

   Львиная доля публикаций оказывается поэтическими, что и понятно: переводы прозы - творческая, кайфовая, но прежде всего работа. Браться за нее "для себя" можно только при очень особых обстоятельствах.

   Именно так произошло со мной в сентябре 1999 года, когда я взялся за чудовищный по содержанию рассказ итальянского "молодого каннибала" Альдо Нове "Любовная жизнь". Лишь полтора года спустя, когда перевод занял первое место в "Тенетах" и вышел на бумаге в составленной Максом Фраем антологии "Книга непристойностей" (бок о бок с Кундерой, Достоевским, Гашеком, а также - Цунским, Львовским, Постновым), я понял чтo мною двигало: это была реакция на начло работы в Ленте.Ру, когда на меня густо посыпались все тогдашние мерзости - взрывы домов в Москве, Дагестан, плавно переходящий в Чечню, Лужков-Луйков и прочий черный пиар.

   К пятилетнему юбилею "Словесности" мне оказался припасен прекрасный подарок: роман итальянца Джузеппе Куликкья "Все равно тебе водить", вывешенный на сайте в конце 1998 года, вышел на бумаге, а сам его автор приехал в Москву.

Когда я дорвался до интернета в конце 97-го, это было очень веселое место: в самопальном рулинете самопальные литературоведы обсуждали самопальных литераторов и слово "профессионализм" было самым страшным ругательством. Нельзя сказать, что все это окончательно переломилось, но, конечно, со временем интернет все более становится частью официальной (чуть не написал - советской) культуры, заселяется дипломированными лит-чиновниками и разбивается на регламентированные клеточки литературных отраслей и ведомств. Пора веселой вкусовщины сменяется скучной цеховщиной, - и мне сегодня приятно ощущать себя участником реликтовой "Словесности", - журнала, который пять лет движется неизвестно куда, без руля и ветрил, минуя русла модных литературных течений и сторонясь марширующих колонн литературных тусовщиков, - направляемый единственно вкусами, непостоянными и разнородными, кучки беспечных редакторов. Судя по популярности журнала, этот путь - еще не уперся в тупик. Идем дальше.

Редко какой проект получается таким, как задуман. "Сетевая словесность" в этом отношении - одно из счастливых исключений. Сережа Кузнецов где-то писал, что средний срок жизни сетевого проекта - 9-18 месяцев. "Словесность" и в этом отношении - счастливое исключение.

   Меня со "Словесностью" связывают, прежде всего, Дискуссия о сетературе и Сад расходящихся хокку - два раздела, находящиеся в недвусмысленной связи друг с другом и с целым. Возможно, "Сад" и есть самый кристально чистый (а то и лабораторно чистый) сетературный проект. Я вижу его трояко. Во-первых, Сад - это миниатюрная модель всей Сети, наполняемой всеми нами кто во что горазд. Во-вторых, Сад - это мозаичное зеркало нашего коллективного сознания, где есть все, что нас волнует. И в-третьих, это автоматический генератор осмысленных текстов - цепочек. Цепочки, построенные из однородных по форме и зацепленных строчками трехстиший, приобретают художественное содержание, прямо не вытекающее из самих хокку и часто не предусмотренное авторами, а рождающеесяя из их столкновения и невольного диалога.

   Приятно и, наверное, символично, что "Сад" прижился не где-нибудь, а именно в "Сетевой Словесности". С юбилеем!

(C)Сетевая Словесность, 2002-2004.