(Подборка постоянно дополняется! Здесь также размещены, но пока не выделены особо стихи, посвященные политзаключенным России.
Все «двойные смыслы» - в силе.
29 марта (игра на двоих):
*** (автор – Ц).
Последнее время стало холодно жить,
последние песни поет молодой рассвет.
А ты держи меня, спать уложи.
Не говори, что состоим в родстве.
Это родство душ убивает хуже любви.
Жена, муж. Вареные соловьи
пустых сердец уже не дают дрозда.
Такая судьба. Оказалась тоже пуста.
Если горит, это горит звезда.
Как правило, на самом конце креста.
Последнее время ляжет на горло сну.
Если воем, значит, зовем весну.
Если холодно, значит, ложимся спать.
Знаешь, куда во сне придем умирать,
в какую страну, где нас забыли все,
в густой траве, на речной золотой косе.
...............
в густой траве, на
золотой косе,
где на постой оставили нас на привязи,
ослепшие лошади ходят по кругу в овсе,
только друг другом из подземелья признаны.
призваны словом - да нет у них языка,
и над строкой их
клубится заманчивый дым -
вроде река на рассвете, где мы пока
не были сами, где тесно быть молодым
у одного изголовья, когда оно не
на восход смотрит,
думая, что это день
возгорается будущий, - нет, а это в огне
напоследок
колышется
наша общая тень.
..................................................
(30 марта):
нет, этим душам
обратно в тело нельзя.
споткнутся о воздух и поранят крыло,
вот мы и дружим, как будто жизнь уже вся
испарилась дыханием на стекло
и отражает обтекаемые углы:
долог долг, и вся недолга, так просто,
как
не услышать вопроса – и не могли
угли руками хватать, пока ближе – звезды.
губы оближешь – и ветер траву стрижет,
тише, обяжешь: не подходите, братцы.
ради чего просыпАться, скажи, - ожог
или кружок продышав, что не сможет статься?
..............
я сестра милосердия всем,
это слово целует слово.
не буди меня, по росе
не тащили еще живого,
упирающегося дыханьем
в незабудки и лопухи,
где стихами – лишь только раним:
наповал не убьют стихи.
жить заставят,
тянуться песней
из последних кромешных звезд
во весь рост, потому что если
остановишься -
Он зовет.
.........................
Поэтический дневник (продолжение).
3 апреля:
* * *
(до новостей).
1
он умирает -
дай ему побыть
наедине с собой. ищу я слово -
так с богом? перед богом?
не продлить, -
повременить восторженные слезы
толпы внизу, куда давно не вхож
он сам, но кожей чувствует ушибы
чужие, как на перекрестке дыбы
пытаемый
уже провидит ложь,
похожую на жизнь, -
и все же, все ж.
я думаю, в страданьи мы могли бы
не видеть этих покаянных рож
и восхищенных нашей болью, ибо
сей крестный путь на смертного похож.
2
два старика глубоких, подневольных –
петух заморский брежнев, побрякушку
струящимися трогает губами, -
и папа римский, бог меня прости,
устами страждущими прикоснется
к молитве, сложенной в чужой горсти.
мне жаль их одинаково, доживших
до самых
милостей всевышних,
куда бы нам не добрести, -
не провести Его
судьбой печальной.
крести себя от этих мук венчальных.
3
я думаю, как тихо у него,
куда
не проникают жалость,
любовь;
а ненависти нет.
там растворилось чувство долга,
и за ненадобностью слух
сосредоточился вовнутрь.
там светом заменяют
тьму,
чтоб выдержать себя
ему
и не упасть на полдороге,
чтоб нам отсюда было видно,
как высоко
до богородицы
брести
из общего
овина.
4
на растерзанье влюбленной толпы и на откуп
отдан прижизненно тот, кто хотел бы – посмертно
словом остаться и взмахом руки золотистой,
сквозь которую вечность
цедит кристаллы песка,
чтобы не было силы
иной
у живого ростка.
там, за пределами всякой целебной молитвы,
где излиться лишь светом и тишиной остается,
жизни перечит
чье-то бездонное небо,
потому что есть нечто важней и бескрайней границ,
пред которыми падаешь ниц.
* * *
В.К.
в густой воронке от снаряда,
заросшей лопухом по краю,
мы в гольфах белых разыграем
еще не начатую жизнь,
оглядываться нам – не надо,
тайник остался за сараем,
вот фольга, стеклышко, держи
за юбку маму или няню,
не умирай, пришли за нами
совсем ручного мотылька –
с иглы он рвется в облака,
в изгнанье.
божья жжет коровка
и хлеба просит, нет, води,
считай до трех, умеешь?
жди,
пока дожди пройдут, и снова
из дома выпустит - которая
змею пригрела на груди,
и сказку страшную расскажет.
но чтО сравняется с судьбой!
ах няня, не приснится даже
тебЕ такое. - Бог с тобой.
* * *
В.К.
в ворОнке от снаряда,
заросшей лопухом...
на воронкЕ от взгляда,
от музыки бегом,
неуловимых мстителей
смеркается закат -
хотите ли, блюстители,
ворОтитесь назад,
чтоб нам опять с начала
пройти, как по воде,
пОсуху. я измельчала,
вся впереди, - быть беде.
* * *
В.К.
валя-валентинка.
летит паутинка
капрона на лице.
нет уже той улицы,
солнышку ссутулиться –
а не влезть в ушкО.
на него нашепчет
память, разворочена:
гОрода нет.
- короче и страны нет,
на волоске от жизни, -
и нАс нет с тобой,
ненастней
будущего,
счастливей
прошлого,
обрящем
настоящее.
* * *
воровской ген
страны моей и народа -
знать, порода такая,
не потакает святым,
и с высоты – лишь плюется
удобней, ближе, на ты.
так блюдца надежней бьются,
от счастья что остается,
прах отечества, дым.
* * *
я знаю, как время остановить,
и слово в слово пулю отлить,
отпив этот птичий эрос.
я помню, как вечность
разверзлась
вспять:
вздохнув мороза, уткнешься спать
в первый прохожий сугроб.
я вижу еще, как на лоб сползла
прядка снега под солнцем
будущего.
и цветами зла,
как детьми,
украшены удила
того, кто вблизи пасется.
* * *
долг – это волк озирающийся,
впадающий волгой в каспий,
иволгой – в лиственный лес,
еще задержавшийся в зеркале
с черной тряпкой наперевес.
5 апреля:
* * *
1
меня тошнит от ужаса,
от этого рыбьего запаха,
что она вешалась, фартук
не сняв и не вылив карман,
а не то что,
как не дописав роман
со смертью,
на завтрак
себя предложив червям:
они ценят молчание слОва.
2
кому ты, кама, прикарманена,
из фартука в ладони выльешься,
по шляпку лезвием войдешь?
в ладонь пером вопьешься пристальным, -
проходит кама, летний дождь –
он стороной видней, как приставу
ночь – холоднее. дальше - признаки
всего, что нам при свете - ложь.
3
кипяток жизни ошпарится о бабью сыть.
он бьется ключом от молчанья, когда к земле
приложишь не ушко игольное – вслушаться в рельс,
и даже не шею, где колокольней полощется бес
мелкий, безжизненный, высыхающий слезой на ветру.
выдь на просторы, веселей будет утру жужжать,
пчелой потягиваться спросонья, слизывать мед,
чтобы костру погребальному с голоса не дрожать,
когда он поймает. отмается. и поймет.
* * *
абсикосы на спирту
пахнут лесом и грибами
из иных долгот, - за нами
без вины долгов не знали:
изымали высоту.
почему, скажи, меня
только умершие помнят?
или все мы жили после
затянувшегося дня -
как шнурком на шее, - для
те мгновения, что подле
пролетали, веселя?
ты землею из-под ног
уходил тогда, не понят
с полуслова: смерть догонит -
лишь бы дать договорить.
* * *
молодые животные – дети,
раскинувшиеся на шкуре
матери убиенной.
так вольготно им спать,
уткнувшись дыханием в полдень,
где место подвигам
обозначится,
только бы подле
оставались подольше
и мной обезболивали
свою волю.
* * *
Д.
прости
слегка присвоенный стишок:
напосошок
мне нужно с кем-то выпить,
а в метрах поэтических – вершок,
а не шесток засиженный - ты ближе
коту, на дне скребущему мешок.
еще смешок последний, ибо выше
не выжил, - не дыша, один кружок
по бледной ряске водомеркой вышил.
а снизу посмотреть – на потолке
зажато небо у меня в руке,
стаканом опрокинуто прозрачно
на все, что нами попусту растрачено.
* * *
жирные листья нарциссов косить из-под ног,
ядом умыться, зеленкой обмазать колени,
щучье веленье исполнить: когда занемог,
не подниматься, в земле раствориться, от лени
не отлететь далеко, головою кивать,
вдруг обернуться мудреной цветочною чашкой –
пить беспробудно, и участи тяжкой для вас –
нет, не желать, опрокинувшись мертвою пташкой.
* * *
что незабудки помнят? это небо,
твои глаза, прошедшие, как море?
след птичьих лапок не поёт, -
смеркается в росе вечерней,
предвидя будущий полёт
в надежде верности дочерней,
сыновней музыки стальной.
мешают крылья за спиной:
торопятся, уже трепещут, -
скорей, пока не рукоплещут,
проститесь, милые, со мной.
* * *
(Подорожная А.Б.)
тебя я рада видеть на Земле, -
прижат к рулю и отражен в стекле –
ты помнишь ветровые? было время
безмерно, и не щелкало в стволе
затвором, и не тикало, - нале-
во поверни: налей там, что не вредно.
а можно злей сегодня: неспроста
не движется последняя верста
или черта, и ни черта не видно
за поворотом, тут по нотам – ста
нам не хватает километров, винно-
неводочных изделий или лет –
еще подлей, а некуда: полёт
сквозь ветровое, через огоньки,
сорвавшиеся с бреющей руки,
да это витражи на виражах
европы сельской в сельтерской, ежах
наизготовке, рыщущих лисицах,
кровИ на лобовом:
им объезжать
таких коней, как ты, - не научиться.
6 апреля:
* * *
1
не заслоняйся водкой от себя,
твой мутный взгляд не спит, а стекленеет,
он раскален от падших на колени
моих ресниц. так птицы, веселя
таких, как мы, ползучих по щеке
слезой дворовой и бездарной строчкой,
то тучку подгоняют и к строке
прикалывают мотыльком, то проще –
оставят росчерк в небе ледяной,
чтоб ты запомнил, как так – не со мной.
2
деля любовь на кошку и собачку,
цветок в окошке, цаплю от китайцев,
примерзшею ногою к полынье,
а круглым глазом – спящую на мне,
пока я утром вытащу заначку
и поднесу ей собственные яйца, -
так вот, любовь пространством оделяя,
давно махнув крылом на неизбежность,
я успеваю вспомнить, как тебя я –
и позабыть, чего не будет прежде.
3
моя любовь безудержна, безмерна;
мне музыку однажды предпочли,
так ты теперь – предчувствие поэмы.
я стОю мессы: я уже ни с места
навстречу не сдвигаю даже брови;
манерна? нет, конечно. но вдали
так хорошо не снизойти до темы,
расслабившись, как теплый луч в пыли,
блуждающий по замершему телу.
* * *
увЕрен ли ты, что меня читаешь,
как я пишу? а если наизнанку
и напросвет?.. свой новый почерк я
не разберу, - не видно ни черта лишь,
консервную подкидываю банку,
и скачет бита битая ничья.
забытый звук. заросший двор по горло,
гляди: крапива острекала... слово
какое гиблое, скользит проворно
ужихой родина в моей крови.
ее догонишь - но из углового
по нашим жгут прицельные, свои.
7 апреля:
* * *
уже губы болят – целовать тебя на ветру,
лижут край карамели от Облака и глотают
слЁзы, которые тряпкой для мела сотру
и смело в глаза
не посмотрю: светает
на той оконечности жизни и материка,
где лодка не ждет,
и подушку из-под кулака
выбивает с перьями один бородатый старик:
эти космы как волны разбросаны, и на крик
срывается шепот, космический издалека, -
ату, тут уже ближе, в наручниках на века.
* * *
господи, да когда ж это кончится,
птичья эротика
круглых-квадратных пальцев,
ласкающих по ночам так тепло и невнятно,
звездная конница, что
не догонит лицА,
устремленная вспять, -
на него полагается – спать.
- а нЕ на кого,
от наркотика выныривая в строку на полном скаку
и вдрызг разбиваясь, - лишь бы проснуться под утро!
* * *
твои губы для греха
сОзданы,
отвожу и я глаза
первозданно,
мне не хочется черной смородины -
я занюхаю листом чужестранным.
вот и птицы по ночам издеваются,
всё поют они, пока раздеваются,
и на ветках под утро повешены
всё такие же как я нагие женщины.
и чего им не хватало в прохладе-то,
перекладины какой выше гОлоса?
и увидишь ли ты их, милый, где ж еще,
отвернувшийся
с гОря-гордости?
* * *
(автопортрет).
запах дождливой собаки от взмыленных рук
этой блудливой болтушки:
воспой – растопчи,
вот уж лучи засверкали, прошили вокруг
и подбираются к горлу горящей свечи,
наперехват розовеет лицо напросвет,
ножку отставить,
команда такая пожарная, -
цЕлую лету целУя,
призвать, и ответ
не разобрать
в этом водовороте, пожалуйста.
* * *
эта печная тяга
загадочного мужчины,
закадычного недруга
эта свечная стружка
понарошку осЫпется, -
семечки долущила
и разлюбила, конечно,
ноющую подружку.
но еще далеко нам до старости, а как прожить?
не до ста еще, но и ни ноя не видно, ни зги
в этих трущобах постельных, где лишь режим
заставляет вставать и ложиться все с той же ноги.
даже крысы ушли, заблудились.
- а уж как молодились.
* * *
(армейское).
так на мыло ловят кошек, собак,
и мальчишек на скользком снегу, -
а он думает: смогу? – убегу!
этот проданный за так, за пятак.
у него и затылок забрит,
и у нас еще вся жизнь впереди
вспоминать, как никто не забыт
был
на cпящей советской груди.
* * *
с кем жили мы – неважно, умирать
с кем - знаю, а тем более – остаться
другим гореть...
светить...
протянутой рукой
на небо указуя и взывая,
мол, святотатство – там же, где покой.
а правда – здесь,
живая,
ножевая.
9 марта:
* * *
Т.П.
(«Как растет тревога к ночи...» А.Блок).
вода и масло, небо и земля,
песок и ветер.
я с толпы слагаю
себя, обязывая – с головой:
критическая масса в эти дни
довлеет не над нами, - в руки черни
мы сами отдаемся, но они
пусты, как ужас
на заре вечерней.
* * *
(огонь на воде).
там во тьме, на плывущей барже,
никогда не спит капитан.
значит, утро уже, на душе
скребется вечный рассвет,
пеной бежит по пятам
кончина, которой нет,
и мужчина, которого жду,
навсегда отводит беду.
* * *
ты просто понял, что любви не будет.
она мала такому обещанью, -
полжизни за учителя – отца
и мать,
но где же взять их без лица,
и без конца растущих, как ромашка,
колышущаяся над нами
на чистом – не листе, а поле?
проходят мимо по колени – люди,
не видно выше, не слыхать от боли,
что говорят.
но с красныя строки
они глядят на нас из-под руки.
* * *
устрица плоти вываливается навстречу моллюску,
узница или союзница,
в поте лица
или копоти похоти, -
но если плохо тебе, то забудет она сквозь блузку
высвечивать, что там полагается походя.
там, на небе, двигают мебель: гроза на подхвате;
как на ватине, на паутине
простегано молнией
дедушкино пальто.
нет, не то...
а как вы полагаете,
там играя в лото и роняя бочонки под стол,
чтобы помнили, не виноватя, -
сколько еще мне, сколь..?
* * *
друг предал, как положено ему
по всем законам дружбы повседневной
и ворожбы.
но шаг его надменный
все отдается трепетом в ушах....
противен запах солнца от белья,
дождя от псины,
кладбища сырого,
где свидеться
нам не придется снова,
седины мертвым снегом убеля.
* * *
всё против христианства восстает.
его молитвой истребив полмира,
кумира иудейство создает, -
всей музыки не возмещает лира.
но возвещает рваная струна
подобие небесной экумены,
где нет религий, войн, и не нужна
собору мена,
и свободе – мера,
и не кривляется со сцены
вера..
* * *
что называется, в полном соку и расцвете
умирать неестественно, оттого и смущаются дети,
заглядывая за расстоянье и время, -
там с красной строки горизонта
им вместе со всеми
иными
выстаивать до другого рассвета,
где была я, но где меня – нету.
* * *
край облака
сверкает серебром
по окоему: это мы вдвоем
проходим наконец-то рука об руку.
и, гОловы задрав туда до обморока,
как птицы,
воскрешенные потомки
вливаются в воздушные потоки.
* * *
тяжче лебяжьего пуха моих поцелуев,
нежную музыку теплой душою вбирая, -
водкой нагретой на солнце первопрестольном,
где по колено в разгуле поешь ты и плачешь.
мы загниваем вместе с эпохой гнедою,
брезжит рассвет – уж не наш он, гневен от крови,
но я играю по нотам бабушек-фрейлен, -
лишь бы любовью испить эту полную чашу.
* * *
мятный дождик весны.
а то б всухомятку дожить.
но до дна не достала
блесна души окровавленной...
самое главное – стая
вспархивает со страниц
радости, мной оставленной
вам на легкую память.
* * *
я доживаю на границе,
где дождь бессмысленно струится
из ваших глаз.
но и оргазм,
читай – катарсис,
прервать нельзя,
как и строку –
на всем скаку.
* * *
я просто не встретила властной подруги – а жаль,
что шаль не откинула, в шелк не вошла искрометно,
а то б я бежала прохладней, чем эта печаль
в червоных браслетах и тусклой одежке немодной.
ну что уж теперь! сберегла, сохранила, чиста.
- начать бы опять, как малину листая с куста.
10 марта:
* * *
(проза жизни).
куда естественней, чем я, дышать стихами!
но вам всё мало сдержанных рыданий, -
зачем, скажи мне, эти муки длить?
так полагается? из страха наказанья
там, за чертой сей меловой и сердцу
не милой, вой на до и за делить?
ну да, диез. конечно: сорван голос,
в глуши кромешной не по-русски помню,
что говорю: учусь у птиц в окне, -
они одни все дни внимают мне
оставшиеся, повернувши головы,
а то - склонивши в призрачном огне.
но я не знаю, в чем я виновата:
не погрешила перед словом - жестким,
как будто узел стянутый ветвей.
так девочка все умоляет брата,
а он смеется, гладит против шерстки
и не прощает долгой жизни ей.
* * *
(моя жизнь).
вот это четыре стены.
и вОт я – к стене лицом
вплотную, взор уперши
и стершиеся ладони.
сколько вместилось души,
уж тут не найдут, не догонят.
еще занавесь окно,
а то оно смотрит зло,
что можно мне сквозь стекло
общаться с прохожей птицей.
и спать не давай: кино
какое еще приснится!
* * *
ты пробовал не говорить по-русски
с самим собой, поскольку бесполезно
тем более
с другими
за версту?
а высоту набрав, из тьмы небесной
ты понял птицу, времена поправ?
конечно, знаю: это ангел местный
там останавливает за рукав.
* * *
и в том, что жить еще останусь,
я виновата буду, верно,
и что на дне стакана вашего
я отражаюсь, и на нервы
безмерно действую, не спрашивая
у вас на это разрешенья, -
но мне бы только незаметно
отшелестеть промерзшей веткой
от января до воскрешенья.
* * *
(мещанское доступное).
не гляди так исподлобья,
что я речи не забыла.
воспою и растопчу.
я к тебе со всей любовью,
ты и в злости – мальчик милый,
а что лунному лучу
ты в глаза смотреть боишься –
ишь ты, тоже мне, смельчак,
мягко спи да кушай вишни
натощак: полезней так.
* * *
переливается воздух от крика через гортань.
тесно песне полЫнью по пОлю бежать от себя.
дай передышку – зарыться в проезжую грязь:
позволь наконец мне упасть, раскинь эту рань
перед глазами потухшими, как река
на закате, когда самой ей хочется пить,
а ей предлагаются тонущие облака
всклинь, хотя некому некуда их отлить.
11 апреля:
* * *
каторга лучше, пожалуй, моей одиночки.
а ты сомневался?
там кандалы подают ледяные звоночки
на разные голоса
и в ритме вальса
жизнь удаляется:
родиться-страдать-умереть.
а нейтральная полоса –
меловая черта, где смерть,
за которой начнется опять –
жить, как спать.
* * *
«наитие» такой имеет вес,
что падаешь под ним, оно – соитие
души и неба,
шею тянешь без
веревки мыльной – там, за горизонтом,
где солнце пахнет ситцем и озоном
застиранным, - перемешали лИца,
а то и впрямь от ангелов двоится.
* * *
человека перечеркнуть
в долгий путь, на века,
где по полюшку-полю
воля вольная загуляла
вконец, и руки в бока.
там идет-гудет этот шум
ядовитый, весенний.
но я не о нем пишу,
уставши от воскрешений.
* * *
(будни).
сменить заезженную что ли пластинку,
посеменить за оркестром в окошке –
да он похоронный, - а мне бы
хоть духовую в губы
трубу бы
и тонкую паутинку
прозрачного неба, -
где бы
взять это крошево звезд
среди белого дня
под небритым трауром
по мне, но не у меня?
а может быть, не забыться,
полюбить эту серую цаплю,
с облаком слившуюся в тюльпанах
и спящих нарциссах,
пока она роняет по капле
жизнь мою, стоя на цирлах,
и по горло в воде?
а ведь так на так быть беде,
не все ль мне равно – когда, где?
* * *
лучше б на руки взял и подвесил
к этой мертвой петле выше птицы,
чтоб оттуда самой не спуститься
без тебя уже никогда.
лучше б весел ты был захмелевши,
мне бы легше качаться меж вишен,
я б тебя обнимала поникши
и звенела бы, как вода!
никуда долететь не пустили,
никому обернуться не дали:
или так, говорят, или нет -
а и мы в облаках не витали,
источая в отчаянье свет.
13 апреля:
* * *
(из камеры).
что там делают с тобой?
на глаза наплыло небо
за чердачною трубой
напросвет сквозь ломтик хлеба,
через узенький глоток -
на завязанный платок:
не забыть еще свободу,
кровь отплевывая мимо,
знать вперед одну заботу –
растянуть еще полгода,
сжав гармошкою до мига.
отыграть, конечно, в ящик,
чтобы с музыкой на ты
нас на слове к славе вящей
провожали с высоты:
вот и цензоры молчат,
вот и сердце... не стучат.
- перестукиваются.
и восходит новый чад
над закрытой улицей.
* * *
как погрузиться в бесконечность,
когда - по грудь в ее покое?
створаживая эту млечность,
спроваживать ее рукою –
по мановению движенья,
себя мишенью подставляя,
губами дудочку ловить.
а музыка чужая, злая
не хочет тень мою лепить,
ей лепотою – незабудки
и лепет женщины нагой
для мотылька,
что через сутки.
испепелен в траве тугой.
* * *
у меня в окне
всегда
плывет река
в обе стороны.
весь в ромашках дождевых,
там небосвод качается.
не грустите, облака,
что вас испили вОроны.
и деревья, - вас не спилят
из моего взора!
получается,
что память
крылья обмакнула
и всегда летит за нами
над волнами гула.
* * *
по отражению в воде
я знаю берег
и помню реку
с рыбами и нами –
кто утонул в ней,
дна не достает,
а все поет,
и верит.
а напросвет
и солнца, и рукИ
расходятся,
как пО ветру,
круги.
* * *
(подростковая эротика).
ну и что, что нет тебя?
и менЯ не будет.
так, друг друга оттеня,
мы выходим в люди,
у меня вот лютик едкий
глянцевеет мимо ртов,
у тебя вот – эта ветка,
отгоняет комаров
на тропинке дождевой,
где тряхну я головой,
и каскад еловых капель
цапель выстрелит домой,
потому что дОма цапли
соберут и нас по капле.
* * *
(витиеватое).
укороченная тень.
раскурочен новый день.
развороченная память
кособочит мой плетень.
насобачится облаять,
не отклеившись от стен.
уходи ты от меня
в мальвы выть, я брошу палку,
не ребро, мне кости жалко:
проживу еще полдня.
* * *
как больно сороки
сплетаются голосами!
слетают с ветвей
и обмахивают сиянье, -
так тень отражается
в памяти виноватой.
смотри-ка, есть что-то
важнее любви,
над эротикой близости,
над шероховатой корой
там, где дремлют небесные
низости.
поймаешь?
лови!
* * *
конечно, мне претят полутона.
я женщина, а значит, я одна
осуждена брести себе по свету
из тьмы, не облученная кольцом
давно потухшей чьей-то сигареты.
детьми – мы это знали напрямик, -
куда ушел, откуда мир возник.
…я и теперь ищу его приметы,
там, где ни дна, ни оправданья нету.
* * *
ударяют капли в траву.
всё еще наяву.
можно потрогать дождь,
если высунуть руку:
вот и пальцы еще, хоть
дочь
их выпустила в разлуку.
это золото детских волос
я собираю по злаку,
чтобы встретиться довелось
так же светло и ласково.
* * *
(лента судьбы).
раскрутят картину наоборот:
наобещали кино.
земляничным мороженым полон рот,
иного нам не дано,
а что на экране муж – герой,
на простыне – слабак, -
всегда понавешают горой
на одного собак.
да хоть не лесбия, повезло
по лезвию ускользать, -
не прирезали, втроем
узлом
не смогли завязать.
а дети бросили. а друзья
должны быть мои - за колючкой,
их только в зеркале вижу я,
но - всё ближе и лучше.
и если еще этот фильм немой
озвучен - то там, конечно,
стеной стоит за вас бог со мной
на кинопленке нездешней.
14 апреля:
* * *
душа гулящая да пьющая,
тарелки бьющая вдоль счастья,
снедающая по ночам,
плечом поводит по-цыгански
наперекор моим речам.
обручены мы с ней, пророчены
бессрочно, думали, - ан нет.
река парчовая, порочная
дорожкой лунной тянет след.
(вар: взяла дорожкой лунной след).
* * *
истина – безлиственна.
- бились над рифмой
гиппиус и брюсов.
гибели боюсь –
нет, обрюзгшего утра,
распятого на крестовине окна;
перекинутого через плечо
удаляющейся душонки,
щекочущей пятки от смеха до слёз:
ты у меня одна.
- не ответ. вопрос.
15 апреля:
* * *
рука – змея, сама скользит в кольцо.
не обдувай лицо ее слепое.
твой окольцован ствол моей пыльцой,
а говорят еще – нас двое.
на вкус тревожно. суетно на взлет.
подледный гул, искажено в осколках
не отраженье наше, - это взвод
потомков к западу течет с востока.
* * *
(возрастное).
дотягиваться словом до предмета -
еще одна сезонная примета:
трава примята, загоняет враг,
а в амбразуре тесно мне от света,
не умещающегося в кулак.
я раздвигаю строчкой горизонт,
огонь блестит, и капельные пули
меня согреют на земле в июле, -
их тоже с веток ливнем обтрясет,
чтоб не совсем погасли и уснули.
* * *
отраженье предмета в идее
через слово, сквозь душу, - везде я
обернусь преломленьем в воде.
кинешь камень – круги не споткнутся,
из осколков зеркальных вернутся, -
так по лунной дорожке к беде
опрокинет, и счастье отбросит
тень
крылом, что вовеки возносит
к высоте нас, не бывших нигде.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
Друзья, продолжение философской подборки, надеюсь, вместе с вами и со мной переедет сюда: