Поэтический дневник (часть двадцать вторая)
* * *
на вечном огне одиночества
тень моя мечется полночью,
просит помощи, как подаяния.
между нами стоят эмиграции,
вОйны, блокада – полная,
как луна и овация.
улюлюканье через решетку,
переходящее в шепот:
умерла, может статься, я,
и бреду по осенней слякоти
наощупь, где-нибудь в павловске:
проще - главное, чтоб не попалась я
на глаза азиатские.
29 декабря:
* * *
взять вибратор - или стих залепить,
дать по морде, чтобы быть
(мне - не быть),
и утрата поведет за собой
в ближний бой на брата –
enter и сбой,
power нету до поры, от пера
помирать не велят опера:
не допытана, по швам не прошлась,
мордой в грязь не окривела плашмя;
сквозь меня
русь через край пролилась,
не окрепла, поотстала лежмя.
посутулиться, зажим посулить,
откровение послать далеко,
сулико твоя выходит в залив, -
выкипает на губах молоко.
силиконовых ее облаков
сила страшная глядит на потоп:
чтоб ты, милый, хотя б из оков,
не штанов, -
а чтобы по лбу и в лоб!
ты не люб мне под конем, и поник, -
ты бы радовал меня над седлом;
и сама я так умею под ним -
как ты падаешь в салат за столом,
как ты молча за стеклом закричишь,
не аукнутся тебе города,
не шарахнется в угол мышь
со стыда.
* * *
тихо, тихо!
не разбуди наших мертвых.
им с морозу дай отдышаться,
говорили – земля им пухом,
а нам жизнь – прахом,
ни к чёрту,
и нет ни шанса
на прошлое в будущем:
и я тебя позабуду еще.
* * *
(песенка Д. Кудыкову).
Давай, Давид, нальем, Давид,
Хоть мы вдвоем не пьем.
Давай, о чем душа болит -
На вид, и вспомянем.
В кругу своих, – теней друзей.
Не чокаясь, в тени.
Чтоб там, где солнышко в росе,
Оттаяли они.
Чтоб все мы свиделись опять,
Когда черед придет -
Там, где не нужно пить и спать, -
Где лето напролет.
Навылет ранена душа.
Зима, снега, дожди.
Давай-ка, брат мой, не спеша,
За то, что полночь хороша -
И утро впереди!
* * *
Е.Маглеванной.
знаете, леночка, если это вам пригодится -
на промедоле можно во весь рост приподняться,
и оттуда видна заграница,
вместе со звездами, которые раненым снятся.
но мороженый гранат расколется, словно череп -
и опустят автомат на полосе ничейной,
как поля в тетрадке школьной – полевой, прощальной,
под рукой костенеющей, - всё, что завещали нам,
перепишем набело: мы приходим в мир, не здороваясь;
не попрощавшись, исчезнем, на линии горизонта,
где две прямые (отразившись?) расходятся снова,
как два сезона, и среди гари задан
маршрут неверный, отточенный нами – камень
волной, цунами, глянцем надгробным, ветром,
замочной скважиной в камере, где веками
томились любимые наши, свято веря
в то, о чем не будем всуе, - молчаньем
вспомянув, и на живых заглядевшись –
лишь бы вы
выдержали, милые! а за нами
не станет, мы выбегаем к вам, не одевшись,
потому что ладони разодраны о ваши клетки,
прутья изломаны, поизбиты колени,
сорван голос, когда ты птицей с ветки
протягиваешь известье лене,
а в нем трассирует многоточье, звёзды
бьются пульсом замедленным, остывающим.
так - не вдова еще, не невеста - воздух
глотая,
догадываешься: поздно.
* * *
сколько я написала молитв
и вознесла проклятий
лицом в залив,
уклонясь от весла и объятий...
* * *
рука в руке, а больше ничего,
ни воздуха, ни выси, ни дыханья.
по памяти твой голос и лицо;
невы гранит заиндевевший
с примерзшей рукавицей на резинке;
по памяти, которой больше нет -
природа и живые изваянья.
чье имя я прошу, как подаянье?
* * *
боль тупая - и стихи не бьются
елочной игрушкой бесноватой:
ватой заложили между рам -
и за воротник тебе подам
на дорожку. громыхают бутсы,
и уходит детство по задам
там, где ни над чем еще смеются.
* * *
И.Северянин: «Я – волк*, а Критика – облава!»
волчицей, озираясь по камням,
за перевал вытягивая шею,
похорошею, в пересчете дням
обваливая очередь в траншею, -
земля стучит надгробьем, тишину
прожектором покатым прорежает, -
закатится звезда в твою страну,
куда никто теперь не доезжает.
* символ Чечни.
30 декабря:
* * *
н.д.
до чего снизойдешь, между строчек зароешь слово,
полунамек тревожный и приглушенный?
так в рукав закурят, без умысла злого
не выдавая бойцов; у всех есть жёны,
запрокинуты лица навстречу заре и смерти, -
что раньше приблизится поцелуем в лоб?
а в конверте заклеенном - всё, что вынесли дети
благодарные вам по гроб,
где и тела не будет, растекшегося по горам
снегопадом и ливнями, высушенного тем лучом,
что не дождался.
так, милый, не по годам
застают нас врасплох: не при чем, -
а конверт вручен.
* * *
н.д.
почему мы с тобой о серьезном не говорим?
то, что в письмах, - то шепчут ночами
живые
друг другу,
вот и мы отражаемся и к рассвету горим,
приподнимая с надгробий еловую вьюгу.
и по кругу витает, по памяти, новый год –
был когда-то он будущим.
и в расход пустили
серпантином, раскрученным наоборот,
в который всю жизнь вместили.
* * *
(млечный путь).
сердцебиение звезды.
но пульс падения зажми,
чтоб кровь остановить,
и охлажденье задержать,
и музыку продлить,
и по дорожке лунной вспять
могилы свежие вскопать.
* * *
зимняя прозелень
на стволах –
вот и вся природа,
иссеченная письменами:
здесь был некто,
аккуратно слившийся с линией небосвода
и черкнувший птицей,
но вектора я не знаю.
самолет пылит, по нему гадает ромашка -
у кого там с чем рюмашка,
и подлокотник
мал кому, завалившемуся,
и брезжет стая
на плечо соседки –
а мне от тебя щекотно.
что ли крылья держи
остриями вниз и вовнутрь,
что ли не допила, как будто не разглядела
пролетающих мимо,
да не рассчитала утр,
выходя на простор из тела.
* * *
Е.Маглеванной.
лена, прислоните к нему дыханье – и он воскреснет,
просто так войдет
в дом, который спалили,
мимо дерева, что спилили, и для сугрева, -
треснет полено по памяти, - если
подышать на стекло запотевшее нашей кровью,
замороженное душой ускользнувшей - слева
обозначится сердце, - в зависимости от наклона
пули трассирующей, -
так влетела
и любовью с ним занималась.
но вот он сам же
в отраженье сунжи впился, давайте тише,
не разбудите его, он устал с дороги
эти волны листать
и на лобовом пороге
не касаться земли, потому что там только небо -
и вы с ним, лена,
и никого там нету.
* * *
«Настроение у меня, вообще, спокойное, т.к. я решил, что я умер и
нахожусь в чистилище, где не может быть иначе. Воскресать
что-то не хочется...»
(из лагерного письма Л.Гумилева А.Ахматовой).
договор с жизнью кончается,
и не будет служебной квартиры –
ни этой, ни той, хотя выделят на растопку.
громыхая мешком новогодним с грехами,
бряцая
волшебной палочкой –
и автоматом, вразвалку
подойти наконец к заповедной черте и окликнуть
по имени близких.
отзовется всё тот же,
что пытал нас и порознь, и вместе, в раскатах грома
заглушая стоны.
ну как, мы тебе пригодились?
тот ребенок убитый в анналы внесен,
а мамашу -
растерзаем и сами, - ты не трудись, многодневный,
многодетный господь: наконец-то мы разминемся!
2 января 2008:
* * *
спускаясь, дант поднялся до тебя.
уже стучат,
откроем на странице.
зима катИт,
но каю герда снится,
и топит город шелковых котят,
что из мешка на волю не хотят.
а роза в памяти чужой двоится, -
и проза жизни – нет, не по тебе.
* * *
н.д.
отвлекаться! от жизни и смерти.
птиц прикармливать – легкие дУши
собирать по скворешням замерзшим, –
приморожены
наши дети
к быту памяти, но и лучше –
о хорошем.
и ты, запорошен
прахом нежным,
спускайся сюда.
* * *
всё растеряв, перетерев песок.
но, может быть, еще один бросок
наперерез, в зубах зажав... такое
медоточит - а испускает сок
фигурка, пригвожденная, как в тире,
на пересылке. в нежилой квартире.
от бога до сумы наискосок.
* * *
(с войны).
так удачно убили –
кровь не успела выступить.
– хоть что-то у них получается в этой жизни,
и здесь, как в колодце,
метроном раздается в ушах,
и раздавливает глухота:
забивают жертвенных, лучших.
* * *
«...и ребенок считает, что серый волк
страшней, чем пехотный полк....». И. Бродский.
пока порхаю, а не ползаю,
и мне не поздно заблудиться,
позволь, еще побуду возле я,
тобой подраненная птица:
отсюда мне видны созвездия,
гористая чужая местность.
пока спускаться будем вместе, я
самой собой переоденусь
и, распростерши крылья, падая,
увижу вскинутые дула
моих волков, и тень распятая
так оторвется от глагола
и отлетит, не обернувшись
на выстрел, что сойдется облако –
затянет рану, вынет
душу,
ведь ей так мало надо, – оклика.
* волк – символическое обозначение чеченца.
* * *
на родине, должно быть, вечереет,
полоска темная над солнечной восходит,
и мент звереет с голодухи:
совсем не та к нему приходит,
крест-накрест руки положив,
и он стоит, ни мертв, ни жив,
качаясь на ветру эпохи.
дела его не так уж плохи:
и миражи, и платежи.
и при луне чужие вздохи.
* * *
вот и нас с тобою в постель
благодарно уложит читатель.
а уж мы-то ему как верны,
мой подельник и неприятель, -
мы вдвойне видны под прожектором
и под дулом с той стороны,
где меня обнимало лишь дерево,
когда река обмелела
на отечных ребрах пустынь.
и простая истина вызрела:
меня обменяли налево,
обминая - чтоб бог простил.
* * *
извести тебя что ли томленьем,
заводным запотевшим камланьем,
наказанием без преступленья,
преступлением и наказаньем,
чтобы в воду ступал ты и дважды
исходил от таинственной жажды?
звездной пылью першило бы в выси,
опрокинутой в полночь ко дну,
где растаяли мы в поднебесье
и взялись за веревку одну.
* * *
как поздравление отправить на тот свет?
нет переправы и возврата нет.
я жить учусь - когда никто не любит:
не истекай слезами за улыбкой,
и за волной глубокой поспевай.
на берег выкинет ошибкой:
перехлестнуло небо через край.